Памяти Владимира Тихоновича Фролова. Воспоминания

10 февраля 2015 года на 93 году жизни скончался Владимир Тихонович Фролов, доброе имя которого известно в России любому геологу.

Lithology.Ru начинает публикацию воспоминаний о Владимире Тихоновиче. Приглашаем всех желающих поделиться своими воспоминаниями.  Вопросы и материалы просьба направлять по электронной почте на адрес admin@lithology.ru

Оглавление:

Шванов Валентин Николаевич

Мизенс Гунар Андреевич

Покровский Михаил Павлович

Карпова Евгения Владимировна

 

Шванов Валентин Николаевич (1999, "Из истории литологии")

Владимир Тихонович Фролов (1923) родился в д.Сухотинка Ефремовского района Тульской области, в семье самого бедного, безлошадного крестьянина, и в дальнейшем разделял судьбу тысяч других крестьянских детей: труд на земле, голод в 1933 г. и одновременно учеба в сельской школе и активная общественная деятельность, сделавшая его в 15 лет членом бюро райкома ВЛКСМ. Такая же активность в 1941 г., когда В. Фролова - студента I курса МГУ по направлению ЦК BЛKCM зачисляют в десантные войска дивизии особого назначения с задачей взрыва коммуникаций, минирования и разминирования объектов, работы в прифронтовой полосе и за линией фронта. Участник парада 7 ноября 1941 г. на Красной площади, В.Т. Фролов воюет на фронте до осени 1943 г., после чего в звании старшины кавалерийского эскадрона попадает на южную границу в Термез. Мне кажется, что сейчас, много лет спустя, в движениях, поступках и публикациях В.Т. Фролова проглядывает его боевое кавалерийское прошлое.

В 1946 г. В.Т. Фролов возвращается к учебе и в 1949 г. с отличием заканчивает МГУ, где в дальнейшем работает всю жизнь, сотрудничая с Г.П. Леоновым, А.А. Богдановым, Г.Ф.Крашенинниковым.

Занимаясь чрезвычайно широким кругом научных проблем - стратиграфией, литологией, петрологией, тектоникой, металлогенией, но более всего - генетическим и фациальным анализом на многочисленных объектах Кавказа, Крыма, Западной и Восточной Сибири, Средней Азии, островных дуг Тихого океана, Манчжурии, Австралии, Африки, Северной Америки и Центральной Европы, В.Т. Фролов приобрел колоссальный полевой опыт и стал одним из ведущих и наиболее эрудированных естествоиспытателей России. Заслуженный профессор, академик РАЕН, В.Т. Фролов в 1997 г. был награжден Первой премией МОИГ за трехтомную монографию "Литология" (1992, 1993, 1995). Трехтомная "Литология" - это капитальная и современная сводка, выполненная в генетическом ключе. В Т. Фролов - признанный лидер генетического анализа в нашей стране, все его разработки, опубликованные в разные годы, получили в книге единое и вполне законченное отображение.

 

Мизенс Гунар Андреевич

Мои воспоминания относятся, главным образом, к 90-м годам прошлого столетия, когда мы неоднократно встречались и общались с Владимиром Тихоновичем Фроловым.

Познакомились мы весной 1990 года в Подмосковье, в Звенигороде, где проходило Всесоюзное литологическое совещание «Флишевые и флишоидные комплексы в различных структурных зонах Земной коры». Я тогда уже окончательно пришел к выводу, что в Предуральском прогибе флишевая формация широко развита, а моласса появляется только во второй половине перми. Немало этому способствовала опубликованная к этому времени (в 1988 году) в Бюллетене МОИП статья В.Т. Фролова «Флишевая формация – уточнение понимания». Поэтому нам было о чем поговорить.

Сохранился в памяти день, когда он подарил мне первый том соей трехтомной монографии ЛИТОЛОГИЯ, который вышел из печати в 1992 году. В Московском университете было какое-то литологическое совещание, и он пригласил меня на кафедру литологии и морской геологии, где он работал. Там лежала большая стопка этих книг, но изданы они были плохо (время было такое) и, к тому же, с опечатками. У Владимира Тихоновича был список этих опечаток и прежде чем вручить книгу, он их ручкой исправлял. Книгу эту он тогда дарил многим коллегам, а опечатки исправлять ему помогала его сотрудница Марина Николаевна Щербакова. Последующие два тома этой выдающейся сводки (1993 и 1995 гг) я уже, по-моему, получал по почте. Книга эта, несомненно, останется в истории советской и российской литологии.

В конце 90-х годов мы встретились в Санкт-Петербурге на международной конференции по проблемам осадочной геологии, которая проходила в актовом зале университета. Нас обоих тогда пригласил к себе Валентин Николаевич Шванов и мы два или три дня жили у него дома. По вечерам за кружкой чая обсуждались различные вопросы, как научные, так и по текущим делам. Правда, говорили главным образом они, я большей частью слушал, но было интересно. Тогда должна была выйти из печати (или уже вышла?, не помню) монография «Систематика и классификация осадочных пород», основными авторами которой были В.Т. Фролов и В.Н. Шванов. Ну и я принимал некоторое участие в работе над ней. Так что в разговорах нередко возникали темы, связанные с этой книгой, например, что было сделано удачно, а что не очень, над чем нужно еще работать. Владимир Тихонович тогда еще находился в отличной физической форме, хотя ему же было, по крайней мере, 76 лет. Как то один вечер мы с ним были в гостях у Владимира Анатольевича Прозоровского, профессора кафедры исторической геологии, немного припозднились, и пришлось догонять троллейбус, так я с трудом за ним (за Владимиром Тихоновичем) поспевал, такую он развил скорость. Ну и, естественно, троллейбус мы догнали и благополучно доехали до квартиры.

Владимир Тихонович Фролов был оппонентом на защите моей докторской диссертации (вместе с Юрием Рафаиловичем Беккером из ВСЕГЕИ и Львом Викторовичем Анфимовым из Института геологии и геохимии, Екатеринбург), которая состоялась в 1995 году. Правда, приехать на защиту он не смог, в это время он был где-то в другом месте, но написал очень подробный отзыв, который мне потом пригодился при подготовке монографии и дал ценные указания по телефону. Он тогда интересовался вопросами, связанными с формированием флиша, молассы, с орогенными формациями, анализировал разные индикаторные признаки. К этому времени были уже опубликованы в Бюллетени МОИП его основополагающие статьи: Флишевая формация – уточнение понимания, 1988; Шлир – самостоятельный формационный тип, 1993; Молассовые формации – современное понимание, 1993. Эти его статьи мне тогда очень помогли, так как моя работа была связана с пересмотром представлений о генетической природе обломочных формаций, выполняющих Предуральский прогиб.

Последняя встреча у нас состоялась 10 лет назад, поздней осенью 2004 года в Екатеринбурге, когда Владимир Тихонович приехал на очередное литологическое совещание. В памяти остался очень интересный доклад, который он сделал вне рамок регламента совещания. Доклад (или, скорее, рассказ) был посвящен его поездке в Австралию и сопровождался многочисленными фотографиями различных геологических и других природных объектов. В 2004 г. в Московском университете вышла из печати новая его книга, очень интересная и полезная Наука геология: философский анализ, в которой он обобщил и обосновал свое мировозрение. Он мне ее тоже подарил и я с большим интересом эту книжку читал.

 

О Человеке

(In memoriam Владимира Тихоновича Фролова)

М.П.Покровский

Не литолог, я познакомился с Владимиром Тихоновичем Фроловым довольно поздно – в 2004 году на литологическом совещании в Екатеринбурге, встречался с ним дважды – в 2007 и в 2009 в Москве. После встречи в 2007 г. у нас возникла эпизодическая переписка. Знакомство, вроде, не очень тесное и не очень длительное. Для В.Т., наверное, так, в основном, и было. Для меня же это знакомство оказалось одним из самых ярких, глубоких и отрадных фрагментов моей длинной и не очень благополучной жизни.

Первая моя встреча с В.Т. – 5-10 минутный разговор в самом конце длинного дня научной конференции (2004 г.), один из, наверное, десятков разговоров, состоявшихся у Владимира Тихоновича в тот день. Во время этой встречи он совершенно поразил меня – неожиданными для пожилого человека молодостью и открытостью души, человеческой контактностью и доброжелательностью, ясностью и восприимчивостью ума, способностью внимательно и адекватно воспринимать собеседника и его мысли. Словом, В.Т. просто покорил меня человечностью, ни на кого не похожей обаятельностью, внимательной восприимчивостью и вдумчивостью.

Я понимаю, что «хороший человек – это не профессия». И конечно скажу несколько слов о геологе В.Т.Фролове. Хотя после этого не смогу не вернуться к восхитившему меня и ставшему мне таким дорогим Человеку.

*          *          *

            Не будучи литологом, я не чувствую себя вправе говорить о главном деле жизни Владимира Тихоновича – о литологии. (Об этом, полагаю, литологи скажут достаточно). Хотя то, что В.Т.Фролов был одним из ведущих литологов СССР – РФ и известным литологом мира, может с полной ответственностью утверждать любой советский, российский геолог.

            Не касаясь результатов В.Т. в собственно литологии, я могу эскизно, в порядке нарратива, засвидетельствовать то, главным образом, из «внелитологического смыслового поля», что запомнилось мне по личным встречам и разговорам с В.Т., и что кажется имеющим более, чем узко литологическое значение в его работах.

            Он не признавал новую глобальную тектонику, называя её сторонников «плитогонами». Фацию он понимал не как породу с определёнными текстурно-структурным обликом, составом, комплексом биоты (пусть и отражающими условия образования этой породы), а как тело такой породы (или совокупность таких тел). Для меня как человека, занимающегося проблемами классификаций вообще и геологических – в частности, весомо и значимо, что В.Т. одним из первых предлагал делить горные породы не на три, как это и посейчас принято, а на две группы: эндолиты и экзолиты. При этом в круговороте магматические–осадочные породы он отдавал осадочным породам несомненно доминирующую роль в формировании земной коры – и по «первородству», и по масштабам проявления. В.Т. был одним из первых (если не первым), кто попытался сломать барьер между «твёрдотельной» и «флюидной» геологией, полагая, что список осадочных пород должен начинаться с «аквалитов» – «тел» природных бассейновых вод.

            Вообще, в его работах очень ощутимо классификационное, систематическое начало, с необходимостью подразумевающее системное мышление автора, позволяющее излагать материал с максимальной компактностью. Я с удовлетворением увидел в его «Литологии» 4(четырёх)-разрядную нумерацию заголовков. И хотя у меня самого возникала потребность и в 7- и более уровневой иерархизации своего текста, должен заметить, что «в среднем» геологи предпочитают не более, чем двухуровневое структурирование текста. Поэтому 4-уровневое членение текста в учебнике – это очень высокая структурированность материала.

            В отличие от многих геологов Владимир Тихонович не шарахался от «общих», методологических вопросов науки и, в частности, геологии. Узнав во время первой нашей с ним встречи, что меня, среди прочего, занимает категория «сущность», он, идентифицируя меня, воскликнул: «О, философ!» Я очень не люблю, когда геологи называют меня «философом»: моё отношение к философам далеко от идиллически позитивного, да и в устах геологов это звучит отстраняюще, отчуждающе, что не может не вызывать у меня протеста. В реплике В.Т. это прозвучало не только явно одобрительно, но и с оттенком признания человека «своим». Позже он подарил мне свою книгу «Наука геология: философский анализ», надписав её: «Философу – от философа». (Я так хотел подарить ему свою книгу по классиологии – и не успел). Владимир Тихонович очень высоко ценил довольно яркого представителя этого уровня исследований в геологии – И.П.Шарапова.

            … Да, как геолог, Владимир Тихонович проявил себя и за рамками собственно литологии...

*          *          *

Но главное – он запомнился мне как Человек. И для меня утрата его – это в первую очередь утрата редкостной Личности. Более того, уход Владимира Тихоновича заставил меня увидеть и ощутить то, о чём я раньше не думал и чего, похоже, даже не замечал …

Когда уходит учёный, то – хотя это звучит даже кощунственно – в каком-то смысле мы ничего не теряем, его уход ничего не уносит: практически всё, что человек сделал как учёный, остаётся в публикациях (ну, хорошо, – в рукописях). Его научные результаты уже существуют независимо от него, независимо от того, есть он или его уже нет. (Конечно, всё это – если говорить о ситуации весьма обобщённо, опуская детали конкретных судеб.) [1]

Но когда уходит человек – это невосполнимо. Это невосполнимо в принципе. Такое ушедшее сохранить невозможно. Фотографии… Аудиозаписи… Видеозаписи… Это всего лишь некий паллиатив. «Перевод – это как роза под стеклянным колпаком. Розу видно, а аромата нет». Так же все эти фото-, аудио- и видеоматериалы. Со временем образ людей в нашей памяти становится всё более похожим на их сохранившиеся фотографии. А оттенки мимики (именно оттенки, разные в разных частях одной произносимой фразы, а не характерные выражения лица, удачно пойманные объективом), своего рода агогика речи, в каждой разговорной ситуации своя, живой тембр живого голоса и эти еле заметные такие значимые по смыслу ньюансы интонации, всё это и подобное этому, что, собственно и делает человека Живым – всё это уходит безвозвратно.

И потеря Владимира Тихоновича как человека для меня почему-то более мучительна, чем уход его как учёного. Думаю потому, что, кроме таланта геолога, литолога, В.Т. не в меньшей степени обладал редким талантом – быть Человеком. «Живым. Живым и только. До конца».

*          *          *

Первая наша с ним встреча в 2004 г. … Она состоялась потому, что я хотел попросить у Владимира Тихоновича его «Литологию» и его книжку о методологическом анализе геологии как науки. Он сказал, что 1-й книги «Литологии» уже не осталось, а 2-ю и 3-ю книги и книгу о геологии как науке он мог бы подарить, но только не по почте. Будет оказия от меня в Москву – пусть зайдут и возьмут для меня эти книги. Во время этой встречи был безусловный человеческий контакт (см. выше). Он приветствовал наше знакомство и находил, что даже внешне мы похожи. Но встреча эта у него в памяти не сохранилась.

Я понял это, когда состоялась наша вторая встреча – в 2007 году, в Москве. «Оказией» оказался я сам (приехав на конференцию в МГРИ). По программе нашёл доклад В.Т.Фролова и пришёл на заседание той секции. После доклада я подошёл к нему, напомнил о своей просьбе о его книгах, понял, что В.Т. не помнит нашу встречу (не испытав по этому поводу ни малейших отрицательных эмоций, честное слово!). Он предложил мне приехать к нему домой завтра в оговорённое время, у него будет для меня что-то около часа. Приехав и будучи просто таки захваченным необыкновенно «человечески-контактным» разговором (не знаю, как это сказать иначе), растворившем меня полностью, через час я стал осторожно поглядывать на часы. «Вы торопитесь, я Вас задерживаю?» – спросил В.Т. Я ответил, что опасаюсь, не задерживаю ли его я: у него, он предупреждал, где-то в это время должно было быть какое-то дело. Он небрежно махнул рукой, и я понял, что это был рычаг безопасности на случай, если контакт окажется тягостным и нежелательным. Мы проговорили около 5 часов, часов до 9 – начала 10-го вечера. Немножко даже почаевничали. Во второй половине нашей встречи я подарил Владимиру Тихоновичу свои оттиски – наиболее для меня значимые (о классиологии как системе, о категории «сущность», о понятии «генезис» и процедуре его установления, ещё что-то из этого ряда). И он сказал памятную мне фразу – «смотри, как человек раскрылся». Я понял, что когда я пришёл к В.Т., в моём досье у него не было ничего: так, вежливый проситель его книг (нашу встречу в Екатеринбурге он не помнил). А оказалось, что я занимаюсь вопросами, интересными и для него. На 3-й книге «Литологии» он написал: «Дорогому Михаилу Павловичу Покровскому глубокому исследователю в память вечера 12.04.2007. Автор». И надпись эта мне очень дорога. Не потому, что «дорогому» и не потому, что «глубокому исследователю» (это может быть и всего только вежливость, и простое благорасположение), а потому, что «в память вечера 12.04.2007». Как Шаброль, я мог бы сказать, что «у этого вечера есть душа…» С 2007-го года 12 апреля для меня – не только День космонавтики, но и день знакомства с замечательным человеком Владимиром Тихоновичем Фроловым. Хотя для меня В.Т.Фролов уже был не «имя рек» с 2004, но в списке его знакомых меня до этого дня не было. Разговоры наши в тот вечер были в основном на различные геологические темы, хотя немного и на жизненные, но главное для меня в этом вечере было – естественное и лёгкое погружение в мир изумительной, по-хорошему открытой, доброй и человечной Личности – Владимира Тихоновича Фролова. И для меня отрадно, что, похоже, в этот вечер среди тех, кто ему знаком, появился и я. Мне очень не хотелось тогда расставаться. Казалось, что и В.Т. был бы рад продолжить разговор. Но было пора. Я не удержался и крепко обнял его – ставшего таким родным мне человеком.

Значимость для меня этой встречи можно понять по тому, что возвратившись из Москвы, я не удержался от письма Владимиру Тихоновичу. Письма примерно следующего содержания (цитирую по памяти: письма у меня нет (такие письма я пишу только от руки и не под копирку)).

«Дорогой Владимир Тихонович!

В 1977 году меня убили.[2]

То, что я жив, – случайность.

Мне очень не хотелось возвращаться в эту жизнь, но тело делало своё дело, я ему не мешал. Вернувшись в жизнь, ни мало тому не радуясь, продолжаю жить, наполняя жизнь содержанием и смыслом по своему разумению. И никогда, повторю, никогда не радуясь тому, что остался жив.

Но иногда встречаются ситуации (за прошедшие 30 лет пальцев на одной руке лишку, чтобы их перечислить), когда меня посещает мысль (не радость и даже не удовлетворение, а так – мысль): «А если бы …»

А если бы… Умри я тогда, в 1977-м, не было бы этой замечательной встречи с Владимиром Тихоновичем Фроловым. (Кроме неё, сейчас в памяти ещё всего лишь одна ситуация, по своей для меня весомости сравнимая с этой.)»

И далее я, конечно, написал ему, как он стал мне дорог, как я дорожу знакомством с ним и просто его существованием…

Я привязался к нему и полюбил его, как можно привязаться к человеку и полюбить его только будучи молодым. А мне ведь было уже под 70…

Собираясь на конференцию в Москву в 2009-м, я позвонил Владимиру Тихоновичу и спросил, будет ли у меня возможность встретиться с ним в течение недели моего пребывания в Москве. В ответ он предложил попросту остановиться у него. Отказаться от этого было выше моих сил. После 2009-го мы с В.Т. нерегулярно переписывались, я посылал ему кое-какие уральские публикации, иногда звонил ему. Однако возможности контакта со стороны В.Т. с возрастом всё уменьшались… Но та апрельская неделя 2009-го была для меня просто подарком судьбы! Целую неделю, после напряжённого, дёрганого дня конференции, после дёрганого проезда по дёрганой Москве, каждый вечер видеть, слышать (слушать) ощущаемого таким родным Владимира Тихоновича! Мы, вроде бы, жили каждый своей жизнью, были заняты каждый своим делом, но, конечно, было общение, разговоры на геологические и негеологические темы. В разговорах на геологические темы В.Т. легко «заводился» (до головной боли), так что я при разговоре старался внимательно следить, чтобы «маховик не набирал обороты выше дозволенного». Кое-что я узнал о его жизни. Особенно запомнился мне его рассказ о военном отрезке его биографии: о службе в ОМСБОНе, о подрыве моста в Давыдкове (если я правильно запомнил название местечка под Клином), о неожиданном отголоске этого эпизода в Австралии 1970-х.[3] Я доверительно делился с ним некоторыми деталями моей биографии. Когда я рассказал ему об одной нашей семейной ситуации, когда одно из действующих лиц было вынуждено скрывать от двух других правду друг о друге, Владимир Тихонович неожиданно спросил меня (тактично и доброжелательно): «И это не меняет Вашу приверженность к истине?» О своей приверженности к истине я однажды лишь упомянул, и было удивительно, что В.Т. не только заметил это, но и справедливо зафиксировал как мою личностную особенность и заметил будто бы несоответствие этого моей же жизненной коллизии. Сколько во Владимире Тихоновиче было внимания к человеку, такта и мудрости… В другой раз я сказал ему, что у меня в жизни было много потерь, но смерть двух человек (на самом деле их три, но Владимиру Тихоновичу я сказал о двух, назвав их) я, как бы сказать, не принял до сих пор, по прошествии многих лет. Другой человек его возраста мог бы «не включиться» в ситуацию и отреагировать почти уклончиво, с кажущейся мудростью: «Да, да, когда уходят близкие, это очень тяжело» или что-нибудь подобное. Владимир Тихонович же будто споткнулся о мои слова, быстро, очень внимательно и очень понимающе глянул мне в глаза и сказал: «Такое бывает очень редко, это очень больно. Но если это так, с этим же очень трудно жить…» (передаю лишь смысл, слова – приблизительно). И снова – это поразительно тонкое и точное «человекопонимание». Это – Владимир Тихонович… И вот я думаю, не станет ли В.Т. в моей судьбе ещё одним избранным, уход которого моя душа окажется не в силах принять? Судя по некоторым неуправляемым реакциям моего существа на мысль, что Владимира Тихоновича Фролова НЕТ, – может быть…

Мне нравилось в нём всё. И доброта (даже к идейным противникам у него не было и оттенка ненависти, лишь спокойное неприятие и, иногда, ирония). И душевная чуткость и деликатность. И способность интеллекта вмещать многое и не обязательно своё (он сказал однажды, что учится у своего ученика Я.Э.Юдовича геохимии осадочных пород, а у меня – чёткости и строгости научного построения). Насчёт Юдовича – возможно это и так, в отношении же меня – сомнительно, чтобы я чем-то мог быть полезен Такому, как Владимир Тихонович, привожу это высказывание В.Т. лишь как свидетельство его готовности воспринять что-то «иномысленное». Мне нравилась его преданность литологии и вообще геологии (а не забота о своём месте или ранге хоть в литологии, хоть в геологии). Мне нравилось в нём всё: голос (его тембр, изумительная лёгкая хрипотца), манера говорить, строить фразы (иногда – со слабой растяжкой слов), его лицо (высокий плоский прямоугольный лоб, кустистые брови, взгляд из под них – прямой, открытый, иногда улыбчивый, иногда ироничный, но всегда доброжелательный, форма носа и рисунок губ (особенно при слабой улыбке), и чистая выбритость гладких щёк и многодневная щетина на щеках), его мимика, его улыбка, его вихры – абсолютно седые и совершенно не старческие… Мне кажется, он был красив. Красив благородной красотой пожилого мужчины. И, наверное, главное: это неизменное деликатное внимание к собеседнику в разговоре… И, увы, многое другое, что просто не поддаётся словесному выражению…

Я любил и продолжаю любить его.

И думаю, что я не одинок в таком отношении к этому удивительному, к этому замечательному человеку.

Март 2015

[1] Скажем, трагический преждевременный уход учёного из жизни (Эварист Галуа, Пьер Кюри, Генри Мозли, Николай Вавилов…) никак не может не ощущаться как потеря.

[2] Это было «неспровоцированное уличное нападение», о чём в письме В.Т. я не говорил, говорю здесь.

[3] Не пересказываю, т.к. думаю, что об этом знаю не я один.

 

Памяти В.Т. Фролова. Штрихи.

Прозвенел звонок. Опаздывая, стайкой подружек-второкурсниц потихоньку втираемся в аудиторию на первую лекцию по литологии. Взгляд на профессора – сначала беглый (можно зайти или будет сердиться?), потом с неподдельным интересом. Немного суетливый, но все равно статный старец (в 19 лет все, кто старше сорока кажутся пожилыми, а уж седовласые постарше – совсем древними), с ниспадающими седыми локонами, казался сошедшим образом с картин К. Васильева.  Ищу соответствия и с «Великаном» и с «Северной легендой» - нет не то… Приглядываюсь… Может быть глазуновский «Жрец»? Нет, это совершенно самобытный, ярко-индивидуальный образ, сочетающий былинность и современность, степенность и размеренность годов с порывистостью и искрометностью молодости. Нет утомленного от знаний и жизни взгляда, нет усталости мудреца от несовершенства окружающего мира. Живые, смеющиеся, быстрые голубые глаза, ироничная улыбка, молодецки-встряхиваемые седые локоны и способность удивляться как ребенок; необыкновенно глубокие, энциклопедические знания, которыми настолько увлечен, что непроизвольно заражает своей верой и страстью ум и сердце любого собеседника. На перемену не пускает – не потому, что не слышит звонка, нет, он не может прервать повествования, ему чрезвычайно интересно, ему не хочется заканчивать лекцию-разговор.

Владимиру Тихоновичу лет 70, нам он читает лекции по литологии, проводит практические занятия и руководит литологической практикой в Крыму. Общение с ним в студенческие годы, как и много позже, не было простым и легким. Владимир Тихонович всегда встречал вопросом по геологии, всегда неоднозначным, трудным, требующим раздумий и развернутого ответа-обоснования. Стремительно мыслящий, он часто не дожидался ответа и задавал новый, или активно дискутировал со слабыми доводами. Тем не менее, сам всегда стремился дать исчерпывающую информацию на вопрос на консультации или просто мимоходом, в коридоре…

Образ мудреца-старца полностью исчез на Крымской литологической практике. Ежедневно повторяющийся сюжет: резво бегущий по горам Владимир Тихонович, то и дело останавливающийся в необыкновенном изумлении: «Ой – какая вещь!!!, Вы видите?» и мы – студенты, бредущие позади, длинной редкой лентой, часто безуспешно пытались понять: «Ну что такого необычного в этом разрезе?». В те годы Владимир Тихонович активно доводит до геологической общественности понятие подводного выветривания, и карбонатные и глинисто-карбонатные разрезы Крыма – открытая книга по этому вопросу. Тогда, благодаря В.Т. Фролову, даже самый нерадивый студент нашей группы был научен видеть в разрезах твердое дно, биотурбацию, каменистые развалы и горизонты конденсации. На редких остановках мы быстренько усаживались в тени, а Владимир Тихонович шустрыми рекогносцировочными маршрутами обегал окрестности; появляясь всегда с разных сторон, он неизменно спрашивал: «Ну что, двигаемся дальше?». В то лето он много рассказывал о работе в Австралии и других странах. В ролях показывал, как на Центральной площади Софии  им активно заинтересовалась полиция, приглашая пройти в участок. Почему? Потому что Владимир Тихонович – настоящий ученый, необыкновенно жадный до научной информации, в каком бы виде она ни была представлена, – усмотрел на отшлифованных карбонатных плитах, которыми была вымощена площадь Александра Невского, текстуры биотурбации. Через час он появился там с ведром воды (на влажной породе все контрастнее) и фотоаппаратом – и начал работу: поливал из ведра плиты и фотографировал. Мы – студенты, открыв рот, слушали про обычаи папуасов Новой Гвинеи, с которыми Владимир Тихонович прожил довольно долгое время. Было очень интересно.

Как в годы нашего студенчества, так и много позже, вплоть до последних лет, В.Т. Фролов всегда заставлял и учил мыслить: и на экзамене, и в обсуждении научной проблемы и просто в разговоре. Но он любил и пошутить. На всю жизнь запомню свой экзамен по литологии. Сажусь отвечать. Владимир Тихонович, не глядя, откладывает билет в сторону и задает вопрос: «Назовите слово с тремя буквами «о» в середине?». Мучительное молчание.

- Неужели не знаете?

От безысходности цитирую Высоцкого: «На слово длинношеее в конце пришлось три «е»…»

- Да. Это хорошо. Но я просил три «о» и в середине…

Оказалось «крупнооолитовый». Еще несколько вопросов и поставил «5».

Много позже, будучи сама преподавателем, показывая студентам оолитовые карбонаты, задаю тот же вопрос. Постепенно догадываются. Один из студентов с длительной работой мысли на лице и полным отсутствием присутствия на занятии к концу семинара говорит: « Я придумал слово с 4-мя буквами «о» в середине».

- ?

- Зоооология. (Оология – наука о птичьих яйцах).

Немного искусственное, но отвечает заданным параметрам. Рассказываю Владимиру Тихоновичу – он с интересом выслушивает, удивляется, требует немедленно привести к нему этого студента, хочет с ним поговорить, хочет сразу поставить ему «зачет».

На пятом курсе Владимир Тихонович пригласил меня и пару других студентов к себе домой. Жил он в Университете, мы с удовольствием приняли его приглашение и сразу направились в гости. Открыв дверь квартиры, мы замерли в изумлении. Такого чудовищного беспорядка я не видела никогда. Нет, там не было грязи, пыли, неубранной посуды, разбросанных вещей и тому подобного. Там был хаос научного материала: высоченные стопки книг и учебников, стоящие прямо на полу; навстречу которым с потолка стремились десятки сохнущих фотопленок; на всех горизонтальных поверхностях лежали листы исписанной бумаги, открытые научные журналы со свежими заметками на полях; мешочки с каменным материалом… Завершала картину пишущая машинка, стоящая на круглом столе, со вставленным наполовину напечатанным листом, клавиши которой, казалось, сами продолжали работать. Раздвигая руками шуршащие змеи-фотопленки, спиралью свисающие с потолка, пробираемся на небольшой свободный пятачок в гостиной. Но любой хаос – это чей-то порядок. Владимир Тихонович, посмеиваясь, легко лавирует между всеми препятствиями, и уже несет нам какой-то камень  с вопросом: «Как вы думаете, что это может быть?». В.Т. Фролов любил студентов, особенно мыслящих, рассуждающих, пусть и ошибочно. Он оценивал студентов по Л.Н. Толстому: «Если хочешь быть умным, научись разумно спрашивать, внимательно слушать, спокойно отвечать и перестань говорить, когда нечего больше сказать». Нередко лучшую оценку получал тот, кто был меньше подкован теоретически, но мог рассуждать, чем тот студент, который все выучил, но применить своих знаний не сумел. Студенты же его побаивались. Даже не столько его, сколько вопросов, которых часто не понимали. Сам Владимир Тихонович признавался: «Я люблю студентов – от них заряжаешься энергией».

Прошло много лет. И вот уже будучи коллегами, часто обращаюсь к Владимиру Тихоновичу за консультацией. Крупный ученый с энциклопедическими знаниями неизменно разрешает сомнения;  его ответы-рассуждения даже на небольшие, частные вопросы нередко затягиваются на часы. Такие консультации необыкновенно полезны. Каждое его слово продумано и взвешено, его способность четко формулировать мысль, которую он сохранил до последних дней, поражает. Скрупулезно, шаг за шагом, от азов до высоких материй, он объясняет и показывает. Приводит примеры одинаковых процессов, происходящих в природе – на разных уровнях организации вещества, в обществе, культуре и политике – действительно философский подход Владимира Тихоновича проявляется во всем. В долгих научных разговорах В.Т. Фролов всегда держал собеседника в необыкновенном мозговом напряжении, в те моменты буквально ощущалось в голове «движение мысли».  При этом Владимир Тихонович – быстрый и легкий, мгновенно появляющийся и исчезающий: «Привет!»,  или «Ну, пока!», - говорит он и машет рукой. Передвигается стремительно, всегда заряжен положительной энергией, всегда свеж, подтянут, и со стальным стержнем внутри, присущим людям, прошедшим войну. Зима, раннее утро. Холодно, дует пронзительный ветер, бросая в прохожих заряды колючего снега… Профессор бежит мелкими шагами от своего подъезда  ко входу в МГУ. На нем брюки, пиджак с запахнутыми лацканами, красно-синий мохеровый шарф, лыжная шапочка… и все. Притормаживаю рядом: «Владимир Тихонович, холодно, садитесь».

- А это Вы… Разве холодно? Хе-хе…

И дальше рысцой, рысцой. Как вы думаете, кто был первый на кафедре?

Его способность удивляться искренне и по-детски, его жажда нового, интересного и необычного, как это ни странно, с годами проявлялась острее… А после ухода из жизни его супруги, особенно ощущался недостаток общения. Владимир Тихонович работал, в основном, дома, в этот период он передавал мне некоторые свои учебные курсы, и я время от времени бывала у него. Приглашал он всегда: и при встрече, и по телефону, и был искренне рад, когда к нему приходили. Прихожу, сажусь за стол, открываю ноутбук. Владимир Тихонович садится рядом и сразу вскакивает: «Ой, что же я чаю не предложил?».

- Владимир Тихонович, спасибо, я только из дома и через час – лекция. Давайте работать.

- Нет- нет, я сейчас.

Страшно суетится, бежит на кухню, возвращается с бутылкой вина; на столе появляются сахар, конфеты. Понимая, что отказываться просто бесчеловечно, предпринимаю последнюю попытку.

- Владимир Тихонович, может быть в другой раз, давайте работать…

Не слушает. Ищет штопор, бежит ополоснуть фужеры, разбивает один, ранит руку…

- Владимир Тихонович, ну как же так, давайте я все сделаю.

- Ну, что Вы. Ни в коем случае, Вы – Гость.

Всякий раз, бывая у профессора дома, удивляюсь широте его взглядов и интересов. Показывает мне чью-то фотографию из старого журнала.

- Владимир Тихонович, я не знаю этого человека.

- Посмотрите все-таки, посмотрите…

- Правда не знаю, какой-то ученый?

- Нет конечно, я сам не знаю, кто это. Но это неважно. Это портрет необыкновенно красивого человека.

- Ну, это субъективно.

- Нет, обратите внимание, какие у него правильные черты лица, какой мужественный подбородок, нос, а какой умный лоб! Красота – это объективно.

Спорить не имеет смысла. Тут же показывает стопку газет советской эпохи, толщиной, наверное, сантиметров 25.

- Вот что с этим делать, это вопрос…

- А что это?

- Это модель преступника.

- ???

Посмеиваясь, объясняет: «Я много лет собирал газетные статьи о крупных преступлениях, хотел построить модель и портрет идеального преступника – чтобы легче было преступления предотвращать…». Романтик с большой буквы, душою задержавшийся в 60-х, Владимир Тихонович, доверчивый Интеллигент, несколько раз становился жертвой мошенников.

На прощание пожимает руку: «Какая у Вас сильная длань!».

- У меня, Владимир Тихонович, гиря в 16 кг и каждый день занятия, – отшучиваюсь, имея в виду своего маленького сына.

В глазах профессора снопы искр удивления: «Вы каждый день тренируетесь с гирей в 16 кг???». Потом долго смеется над своим предположением.

Удивляла необыкновенная начитанность В.Т. Фролова: он цитировал Пастернака, Булгакова и Лорку, был в курсе последних новинок литературы и течений в искусстве. Талантливый человек – он талантлив во всем. Владимир Тихонович стремился ко всему возвышенному: к классической музыке, к художественным ценностям, понимал архитектуру, знал историю; в черновиках неопубликованного учебника эпиграфом к главам ставил строки Библии и Корана. Дома у него было много художественных изданий – роскошные иллюстрированные альбомы художников, а также их жизнеописания, письма, многие из которых на иностранных языках, приобретенные в советские времена за границей. Произведения скульптуры, живописи, рисунка и архитектуры были очень близки его тонкой душевной организации. Владимира Тихоновича поражали образы поздних произведений Микеланджело и Тициана – их глубина, сложность и какой-то внутренний трагизм. Он листал и показывал мне иллюстрации Клода Моне, Эдгара Дега и не уставал восхищаться легкостью импрессионизма. Творения Пикассо – в период его сюрреалистичного понимания мира – с фантастикой абсурда, алогизма и парадоксальных сочетаний также были интересны Владимиру Тихоновичу.  Он бережно, как ребенка, держал в руках эти альбомы, протягивая, говорил: «Возьмите себе, пожалуйста, как бы потом не пропали…»

В один из последних моих визитов Владимир Тихонович был немногословным и спокойным. Работали некоторое время, потом сам признался: «Устал». Встал, подошел к окну. Долго смотрел вдаль и молчал. «Знаете, я последнее время все чаще размышляю о сущности Бога».

В 2010 году В.Т. Фролов попросил меня помочь ему с подготовкой и изданием монографии «Атлас генетических типов отложений». Мы начали работу. Владимир Тихонович был необыкновенно увлечен, считая такой атлас главным результатом своей научной деятельности. Были написаны несколько глав – быстро, и почти без правки. Профессор выражал свои мысли четко, ясно, без лишних слов, с ювелирной точностью формулируя сложнейшие понятия. Из обширной коллекции слайдов, собранных им со всего мира, были подобраны иллюстрации. По моим личным обстоятельствам эта работа была прервана на несколько лет. А когда я смогла вернуться к ней – то было уже поздно. Простите, Владимир Тихонович, что не успела…

Е.В. Карпова